Россия - светское государство «Я согласен с Патриархом всея Руси Алексием II - не по-людски это, не по-христиански», - заявил недавно президент Б. Ельцин в интервью «Известиям».Странное дело: молчат муфтий шейх Равиль Гайнутдин, представляющий 50 миллионов мусульман

2. Светское образование св. Иринея

2. Светское образование св. Иринея В одном из своих сочинений Тертуллиан называет Иринея «старательнейшим исследователем всех наук (omnium doctrinarum curiosissimus explorator)». Можно думать, что в этом отзыве содержится между прочим указание на знакомство св. отца со светскими науками.

2.2. Светское общение

2.2. Светское общение Помимо правил обращения потребуется также умение хорошо вести светские беседы. На самом деле овладеть искусством вести беседу несложно, нужно только дать себе труд ознакомиться с основными правилами светского общения.Первое и самое важное правило.

Cтраница 1

Светское общество, п Светский круг, бездушный и надменный. Вас [ поэтов ] презреньем хладным обдает. Огромный зал Карнеги-холл переполнен. Публика отменно светская, богатая.  

Церковь давала светскому обществу пример нового, более совершенного и гуманного устройства, в котором могли найти себе защиту все неимущие и беззащитные.  

О распространенности хиромантии в светском обществе свидетельствует художественная литература. Вспомните великолепный рассказ Оскара Уайльда. У лорда Артура хорошенькая невеста, на которой он должен вот-вот жениться. И вдруг помеха: хиромант предсказывает, что в ближайшее время лорд Артур совершит убийство. Но лорд не может допустить, чтобы любимая оказалась женой убийцы, и он торопится совершить преступление. Торопится, чтобы вступить в брак освобожденным от мрачного предсказания. Его планы один за другим срываются, свадьбу приходится откладывать, невеста начинает сердиться. Однажды вечером неудачный жених возвращается домой в совершенно расстроенных чувствах. На мосту через Темзу стоит человек, свесившийся через перила.  

Впрочем, кому неизвестно, что русское высшее светское общество в Санкт-Петербурге имеет серьезную претензию. Петербурге или е русской аристократической колонии в Париже могут и должны французы отыскивать le bon gout старинного французского общества времен госпож Помпадур и Дюбарри.  

Что бы мы ни думали о светском обществе, у него также есть религиозный аспект, который Белла называл гражданской религией.  

Имеются в виду богатые влиятельные люди из светского общества и из мира искусства.  

Идея борьбы с самомнением не чужда и светскому обществу - здесь тоже не сомневаются в ценности такого смирения - скромности.  

Он разочарован городской жизнью и стремится уйти от светского общества в деревню. Этот период жизни совпадает с его южной ссылкой.  

Малоизвестный нашему читателю прозаический роман выдающего ся поэта рассказывает о жизни русского светского общества. Сред ] героев повествования - и петербургские предприниматели, и ремеслен ники, и даже люди уголовного мира.  

Все, кто связан с движением Фоколаре, ведут обычную жизнь, оставаясь служащими различных компаний или членами светских обществ и организаций. В этом смысле они ведут себя настолько недемонстративно, что невнимательному наблюдателю легко их не заметить. Но для тех, кто встречается с ними каждый день, они становятся глотком чистого воздуха или зарядом энергии в серых буднях.  

В романе Шутовской хоровод (1923) автор показывает полную бесплодность мыслей и поступков пустых болтунов и шарлатанов в высших кругах британского светского общества. Его герои эгоистичны и неспособны на глубокие чувства. Порой из-за своей глупости они попадают в смешные и забавные ситуации.  

Он никогда не любил светского общества и старался избегать налагаемых им обязанностей, которые обычно для человека науки оказываются напрасной тратой времени.  

Применяя теорию социального действия к общественным изменениям, американский социолог Беккер (1899 - 1960) сделал важный вывод о взаимосвязи личности с социальной структурой общества. При этом он описывает сконструированные им типы священного (религиозного) и светского общества, а также типы личностей, порожденные этими обществами.  

Светское общество. Что такое «свет»?

В классическую эпоху «светское» означало мирское и противопоставлялось церковному. В XIX веке под светским стали понимать то, что является принадлежностью «хорошего общества», или просто «общества», как было принято говорить в те времена.

Выезжать в свет: «Мой отец не бывал в свете» пишет Ремюза, рассказывая о Ста днях, эпохе, когда отец его не бывал ни у кого, кроме г-жи Девен. Итак, «выезжать в свет» означает «бывать в салонах».

Выражение «светский человек», согласно словарю Робера, имеет три значения. Старинное: человек благородного происхождения; устаревшее: придворный, царедворец; современное: «Человек, который живет в обществе и знает принятые там нормы». В интересующую нас эпоху понятие «светский человек» имело совершенно определенный социальный смысл, точно так же, как «политик» или «литератор»: тем более, что в одном и том же салоне можно было порой встретить одновременно носителей всех этих званий. Рассказывая о некоем вечере, Ремюза сообщает, что среди гостей всего двое были «просто светскими людьми», то есть, жили на ренту и проводили время в салонах.

Аристократы эпохи Реставрации понимают «свет» исключительно как собрание особ, допущенных ко двору. Однако думать так - значит забывать два важных обстоятельства: во-первых, навыки светского общения были свойственны далеко не только придворному кругу, а во-вторых, придворное общество тоже эволюционировало: двор эпохи Реставрации и двор Июльской монархии - это совсем не одно и то же.

В самом деле, если вплоть до 1830 года двор и Сен-Жерменское предместье были связаны множеством уз, одни и те же лица блистали и при дворе, и в салонах Предместья, то при Июльской монархии, напротив, обитатели Предместья в большинстве своем оставили двор. Поскольку Луи-Филиппа часто упрекали в том, что при его дворе принимают людей без всякого разбора, никому уже не приходило в голову отождествлять светское общество с обществом придворным.

При Июльской монархии общим местом становятся жалобы на происходящие кругом перемены. В чем состояли эти перемены, разъясняет Ремюза. С одной стороны, «последние представители общества XVIII столетия», которое он еще застал в молодости, «умерли, одряхлели или разъехались». С другой стороны, «новая часть общества, возвысившаяся благодаря революции», не создала новых форм светского общения, и атмосфера, царившая в ней, была «бесцветна и бесплодна». Двор состоял из людей заурядных, правительство- из людей самого разного происхождения, и это смешение представителей многих сословий рождало стеснение и опускало всех до уровня посредственностей.

Разумеется, бесчисленные вариации на тему «светского общества больше нет» порождались прежде всего ощущением, что безвозвратно исчезло то общество, какое существовало при Старом порядке. Светские дамы, еще помнившие салоны XVIII столетия, салоны дореволюционные, постепенно уходили из жизни, а с ними исчезало аристократическое умение жить, вести беседу, шутить. Символичен один образ, возникающий под пером Ремюза. Стиль прошлого века сталкивается со стилем века нового: великосветская дама шествует рука об руку с аферистом. Это -- последнее появление г-жи де Ла Бриш на страницах «Мемуаров» Ремюза.

Эту перемену стиля часто объясняют значительной ролью, которую в эти годы стала играть политика. Виржинии Ансело подробно развила эту мысль в двух своих книгах, посвященных салонам, - книгах, в которых отразился ее личный опыт, ибо эта дама, родившаяся в 1792 году, принимала гостей в своем салоне при четырех властях, от Реставрации до Второй империи, и зналась со «всем Парижем» в течение полувека. Г-жа Ансело была супругой академика и сама сочиняла пьесы, пользовавшиеся успехом. В эпоху Реставрации чета Ансело занимала одну из квартир в особняке Ларошфуко, на улице Сены, а при Июльской монархии переехала в маленький дом на улице Жубера, в квартале Шоссе-д"Антен. По мнению г-жи Ансело, после 1830 года в салонах любого толка возобладали политические страсти: обитатели Сен-Жерменского предместья дулись и злились; им недоставало тех, кто, последовав за свергнутым королем и его семейством, покинул Париж; впрочем, сторонники новой власти также были недовольны и мало склонны к светскому общению: они «столь часто подвергались нападкам газетчиков и депутатов, что не могли скрыть озабоченности и тревоги».

Свет -- это целая галактика, состоящая из салонов, кружков, придворных партий, которые постоянно стремятся расширить сферу своего влияния, однако расширение это совершается неупорядоченно и непостоянно, особенно после 1830 года, когда Сен-Жерменское предместье порывает с новой властью, а двор, открыв доступ в Тюильри едва ли не всем желающим, теряет свой престиж.

Двор эпохи Реставрации при всей своей суровости играл роль центра. Двор Июльской монархии этой роли играть не мог. Виктор Балабин, секретарь русского посольства, прибывший в Париж в мае 1842 года, имел основания написать 20 января 1843 года: «Всякое общество нуждается в центре; здесь же центра не существует; здесь есть только никак не связанные между собой партии - разрозненные члены тела, искалеченного революциями. Каждая из них - листок, вырванный из великой книги национальной истории».

Люди, знакомые с другими столицами, подчеркивают, что разобраться в светской географии Парижа на редкость трудно. Проведя в Париже восемнадцать лет, Рудольф Аппоньи не перестает изумляться этому обществу, «не имеющему никаких границ». Тому, кто хочет приобрести здесь известность, впору прийти в отчаяние. Как узнать, кто задает тон? Чьего расположения добиваться? В Лондоне достаточно быть принятым в доме герцога X или показаться на людях в обществе леди Y, чтобы получить право именоваться человеком светским. В Париже, напротив, «приходится снова и снова ежедневно завоевывать это звание в каждом из салонов; здесь никто не признает ничьего авторитета; вчерашний успех нисколько не помогает вам сегодня; любимец одного салона не известен ни одной живой душе в доме напротив».

Итак, приезжему разобраться в светских взаимоотношениях чрезвычайно трудно. В апреле 1835 года князь Шёнбург, посланник австрийского императора, не может взять в толк, отчего, сколько бы он ни наводил справки, он все-таки не может составить себе ясного представления о французском свете. Рудольф Аппоньи замечает в связи с этим: «Чтобы судить о речах, произносимых французами, мало знать, к какой партии они принадлежат; надо еще учитывать, какую позицию занимали они до Июльской революции, были ли они в оппозиции и если были, то по какой причине; кроме того, надо попытаться выяснить, какие обстоятельства вынудили их встать на сторону Луи-Филиппа, искренне ли они ему привержены или же разделяют мнение правительства только по определенным вопросам».

Чтобы разобраться во всех этих проблемах, в описываемую пору была придумана целая топология. Парижский свет делился на кварталы: Сен-Жерменское предместье, предместье Сент-Оноре, квартал Шоссе-д"Антен, квартал Маре. Это позволяло определять по адресу особняка, к какой из светских «партий» принадлежит его обитатель.

Впрочем, слава и роскошь -- отнюдь не синонимы. Некоторые прославленные салоны Севрской улице, на улице Ферм-де-Матюрен, на Королевской улице -- ютятся в квартирках из двух комнат. Их хозяйки в прошлом либо сами вращались в большом свете, либо обладали состоянием, достаточным для того, чтобы завязать там знакомства, и сохранили эти связи, перебравшись в более скромные жилища.

Подобные переселения происходили в эпоху Реставрации -- послереволюционную эпоху, когда люди богатели и беднели так стремительно, что можно было не утратить светских связей, даже разорившись. Но при Июльской монархии деньги стали играть решающую роль. Это подтверждается примером Джеймса Ротшильда. Банкир Ротшильд был очень богат уже в эпоху Реставрации, однако в то время светское общество его бойкотировало. В благодарность за оказанные услуги личного свойства, он выпросил у Меттерниха дипломатический пост австрийского консула в Париже и в этом звании получил доступ во многие салоны, двери которых не открылись бы перед ним, будь он простым банкиром. При Луи-Филиппе барон уже не имел нужды в дипломатической должности для того, чтобы занять главенствующее положение в свете: устраиваемые им великолепные празднества приходились по вкусу всем приглашенным, а при дворе его присутствие почитали за честь.

Вернемся, однако, к светской географии. Названия четырех кварталов связаны с реальной географией Парижа лишь весьма приблизительно. Можно жить в предместье Сент-Оноре, но составлять часть Сен-Жерменского предместья. Названия кварталов указывают не столько на местожительство, сколько на социополитическую принадлежность того или иного человека и его отношение к духу времени и новшествам. Это дает Дельфине де Жирарден основание в 1839 году описать кварталы, беря за точку отсчета их отношение к моде. Получается вот что: квартал Шоссе-д"Антен, подобно министрам, предлагает. Предместье Сент-Оноре, подобно палате депутатов, одобряет. Сен-Жерменское предместье, подобно палате пэров, освящает. Наконец, квартал Маре, подобно правительству, исполняет, проводит в жизнь.

Шоссе-д"Антен. Шоссе-д"Антен -- это квартал на правом берегу Сены, расположенный между Итальянским бульваром и улицей Сен-Лазар. На востоке он ограничен улицей Предместья Монмартр и улицей Мучеников, на западе -- улицами Аркад и Роще. В конце 1836 года в этом квартале был выстроен роскошный новый храм -- церковь Лоретской Богоматери.

В начале XVIII столетия квартал Поршерон представлял собою большой лесной массив, состоявший из парков, которые принадлежали откупщикам, и обширных земель, которые находились во владении аббатства Монмартрских канонисс. В 1720 году, когда квартал начали делить на участки для продажи, его назвали кварталом Гайон, а затем стали именовать кварталом Шоссе-д"Антен -- по названию главной улицы. В 1793 году эту улицу перекрестили в улицу Мон-Блан, но в 1815 году окончательно возвратили ей название Шоссе-д"Антен. Со второй половины XVIII века здесь стали селиться финансисты и художники, положив таким образом начало традиции, продолжившейся в следующем столетии.

Этот район Парижа начал активно застраиваться в эпоху Реставрации. В 1820-е годы здесь между улицами Ларошфуко и Тур-де-Дам, с одной стороны, и улицами Бланш и Сен-Лазар, с другой, возникли «Новые Афины». А рядом, между улицами Ларошфуко и Мучеников, начиная с 1823 года стала строиться часть квартала, получившая название Сен-Жорж.

По традиции, восходящей к XVIII столетию, рядом с представителями делового мира в квартале Шоссе-д"Антен селились художники.

Жили в квартале Шоссе-д"Антен и знаменитые актеры: мадемуазель Марс, мадемуазель Дюшенуа, Тальма. Арналь, комик из театра «Водевиль», в 1843 году проживал в особняке Жокей-клуба, на пересечении улицы Гранж-Бательер и Итальянского бульвара. Мадемуазель Марс, купившая в 1822 году участок Трех Братьев, продала его в 1829 году. Архитектор Крези разрушил старое здание и выстроил на том же месте, получившем название «Орлеанский сквер», новый дом, где жили многие артисты; в 1840 году сестра Малибран, певица Полина Виардо с мужем, и великая танцовщица Мария Тальони; в 1842 году Жорж Санд, Шопен и Калкбреннер -- великий пианист, соперник Листа. Дом 56 по улице Предместья Пуасссоньер, законченный в 1838 году, в 1840 году принадлежал Делестру-Пуарсону, сочинителю водевилей и театральному антрепренеру; вначале он жил там сам, а затем продал особняк Александру-Шарлю Соважо, бывшей первой скрипке в оркестре Оперы. Певцы Дюпре и Роже (второй из Комической оперы) жили в особняке на улице Рошешуар.

Квартал Шоссе-д"Антен, символизировавший динамичность и современность благодаря своему соседству с Большими бульварами, имел также репутацию шумного царства богатства и моды.

Маре. Кварталы отличались один от другого нравами, нарядами, манерой говорить, и различия эти были весьма значительны. Поэтому для того, чтобы добиться успеха в парижском свете, необходимо было знать, по каким критериям оценивают людей в каждом из кварталов. Нагрянув к почтенным господам из старинного дворянского рода, обитающим в квартале Маре, юный денди из квартала Шоссе-д"Антен со своими сигарами, модными словечками и безапелляционными суждениями типа: «это абсурдно» и «это колоссально», «этот старый хрыч» и «этот выживший из ума болван», имел все шансы перепугать чопорных родичей своей невесты и не получить ее руки.

На противопоставлении Шоссе-д"Антен и Маре строится повесть Бальзака «Побочная семья». Когда прокурор Гранвиль, женившись на набожной провинциалке, приезжает с нею в Париж, то по желанию г-жи Гранвиль они селятся в Маре, на углу улицы Вьей -дю-Тампль, неподалеку от церкви. Сам г-н де Гранвиль предпочел бы жить в квартале Шоссе-д"Антен, «где все молодо и полно жизни, где моды являются во всей своей новизне, где по бульварам гуляет элегантная публика, а до театров и прочих развлекательных заведений рукой подать». Чтобы доставить удовольствие своей супруге, Гранвиль соглашается «похоронить себя в Маре», но любовницу он поселяет на улице Тебу, в самом сердце Шоссе-д"Антен. В старинном центре Парижа живут люди ограниченные. Если о человеке говорят, что он «вырос в Маре», это значит, что, даже перебравшись в Сен-Жерменское предместье, он будет грешить самой вульгарной прижимистостью. Журнал «Скандальная хроника» насмехается над некоей г-жей д"Анж... которая, обосновавшись в одном из особняков Сен-Жерменского предместья, постоянно страдает от мысли, что гости что-нибудь «испортят» в ее роскошных залах. В свои великолепные апартаменты она наведывается лишь в дни приемов, живет же в квартире этажом выше, среди грошовой мебели. Старинные семейства из квартала Маре, которые по своему происхождению могли бы претендовать на значительную роль в свете, теряются на фоне яркой, показной светскости Шоссе-д"Антен.

Предместье Сент-Оноре. Шарль де Ремюза причисляет себя к «кругу предместья Сент-Оноре». С 1797 по 1868 год он сменил четырнадцать квартир (не считая министерских), и все в пределах этого предместья, границами

которого служили Вандомская площадь и бульвар Мадлен, улица Соссе иулица Предместья Сент-Оноре, улицы Анжу-Сент-Оноре и Руаяль-Сент-Оноре. Отличительными чертами жителей этого предместья Ремюза считалздравомыслие и умеренность. Уходящее корнями в обществодореволюционное, не чуждое философии Просвещения, выступающее за«добропорядочную революцию», общество, обитавшее в предместье Сент-Оноре, было связано «многими узами» с Империей. Но, в конце концовразочаровавшись в Наполеоне, предместье" Сент-Оноре приняло сторонуРеставрации, чьи идеи, «хотя и с некоторыми оговорками, вполне разделяло».

Репутация у предместья Сент-Оноре была гораздо менее ярко выражена, чем у Сен-Жерменского предместья или его антипода, квартала Шоссе-д"Антен. По Ремюза, предместье Сент-Оноре представляло собой средоточие либеральной аристократии, в отличие от Сен-Жерменского предместья -- оплота аристократии легитимистской. Впрочем, дело тут было в самых тонких оттенках, ибо в конечном счете тех и других сближали общее происхождение и общая история: «Здесь жило немало эмигрантов, немало людей, чьи отцы погибли под ножом гильотины в 1793 году. Еще больше было здесь людей благороднорожденных, а также светских людей, которые изо всех сил старались мыслить, как люди благороднорожденные».

В предместье Сент-Оноре сосуществуют светские люди двух категорий: аристократы, придерживающиеся либеральных убеждений, и иностранцы, в том числе некоторые послы.

Сен-Жерменское предместье. Сен-Жерменское предместье располагалось на левом берегу Сены; с востока его ограничивала улица

Святых Отцов, с запада -- Дом Инвалидов, с севера -- набережная Сены, а с юга -- ограда семинарии Иностранных миссий. Предместье состояло из пяти длинных улиц: Бурбонов (после 1830 года ее переименовали в Лилльскую улицу), Университетской, Гренель, Варенн, Сен-Доминик. При Людовике XV аристократы полюбили этот район Парижа и охотно чередовали жизнь здесь с пребыванием в Версале. Во время революции многих знатных жителей предместья казнили, другие эмигрировали, а имущество тех и других было реквизировано или распродано. Однако с J796 года началось постепенное возвращение имущества бывшим владельцам, завершившееся в 1825 году принятием закона о миллиарде для эмигрантов. Полученная компенсация позволила некоторым семьям обновить свои особняки.

В эпоху Реставрации все особняки Сен-Жерменского предместья оказались снова заселены. Одна лишь улица Сен-Доминик насчитывала двадцать пять особняков, из которых иные были построены в XVIII или даже в XVII столетии. Знать времен Империи и фавориты новой власти соседствовали здесь со старинной аристократией. Именно в эту пору главной отличительной чертой Сен-Жерменского предместья, прежде славившегося красотой своих построек и уютом садов, стало благородное происхождение его обитателей.

В царствования Людовика XVIII и Карла X жизнь в Сен-Жерменском предместье позволяла аристократам пребывать разом и в городе, и при дворе. Чтобы попасть из Предместья в Тюильри, достаточно было перейти мост. И даже те сто с лишним аристократов, которые занимали придворные посты и потому жили в Тюильри, оставляли за собою и дома в Сен-Жерменском предместье, ибо у многих придворная служба была «поквартальной». В ту пору Предместье и двор полностью совпадали друг с другом. Сначала название «Сен-Жерменское предместье» обозначало реальный квартал, где жили преимущественно аристократы, но вскоре оно приобрело значение символическое. Выражение «Сен-Жерменское предместье», порой превращавшееся в «благородное предместье» или просто «Предместье» с заглавной буквы, стало метонимически обозначать высший слой французского дворянства, живущего в Париже и вращающегося при дворе. Выражение это стало подразумевать не одну аристократию, но -- шире -- стиль, достойный старой элиты, предполагающий старинное изящество языка и манер. Символ оказался сильнее географии. Если Сен-Жерменское предместье -- не только место, но и стиль, то можно жить в другом районе Парижа и при этом оставаться воплощением «духа Предместья». Бальзак намекает на это в «Герцогине де Ланже»: «И на Королевской площади, и в предместье Сент-Оноре, и в квартале Шоссе-д"Антен есть Особняки, где дышит дух Сен-Жерменского предместья».

При Июльской монархии символический смысл выражения «Сен-Жерменское предместье» сделался еще более очевидным. К представителям Предместья стали относить всех аристократов, сохранивших верность старшей ветви Бурбонов, в то время как под обитателями Шоссе-д"Антен и предместья Сент-Оноре стали понимать сторонников новой власти или представителей новых правящих классов. «Сен-Жерменское предместье» стало символом верности, противостоящей предательству, символом старинных ценностей, противостоящих современности.

Кто жил в Сен-Жерменском предместье? Порой в одном и том же особняке из поколения в поколение обитала одна и та же семья, принадлежавшая к старинной знати. Но гораздо чаще вследствие разделов между наследниками и политических катаклизмов особняки переходят от одной семьи к другой.

Должен признаться, что я задумался о нём лишь после того, как увидел на экране своего телевизора мусульманскую девочку в хиджабе (т.е. в женском головном уборе, закрывающем не только голову, но и шею). Её не допустили в нашу общеобразовательную школу за этот хиджаб как слишком яркий символ её религиозной принадлежности. Не допустили на том основании, что у нас светское государство, а потому ходить в школу в таком головном уборе недопустимо.

Вот тогда-то я и задумался о том, что такое светское государство. Когда и где оно появилось? Кто его создал? И с какой целью?

Но я не нашёл ответов на эти вопросы в доступной мне литературе. А почему?.. Неужели наши философы, социологи и политики проморгали столь важную тему?.. Светское государство есть, а литературы о нём нет. Как такое возможно?...

Или тут дело не чисто?..

Первая зацепка, пришедшая мне в голову, была мыслью о светском обществе. Ещё со школьной скамьи я знал, что наши поэты первой половины 19-го века то ли заглядывали в это светское общество, то ли были его завсегдатаями. Но имело ли оно какое-то отношение к светскому государству? Оказалось, что имело, хотя и весьма отдалённое.

Когда-то светским обществом называлась та часть столичной российской аристократии и высшего дворянства, которая отличалась большей степенью образования и талантов и потому испытывала потребность в общении в своём кругу ради приятного и культурного препровождении времени. Она именовала себя «светом», потому что сознавала своё превосходство над остальной частью правящего слоя России. Она говорила, как правило, на французском языке и сочетала свою верность российскому трону (искреннюю или не искреннюю) со своей верностью европейской культуре. Она светилась, за редкими исключениями, её светом.

Весьма выразительный портрет (чуточку карикатурный, но, в основном, справедливый) этого общества дал наш Грибоедов в своём знаменитом монологе Чацкого из «Горя от ума»:

Французик из Бордо, надсаживая грудь,

Собрал вокруг себя род веча,

И сказывал, как снаряжался в путь

В Россию к варварам, со страхом и слезами;

Приехал, - и нашёл, что ласкам нет конца;

Ни звука русского, ни русского лица

Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями,

Своя провинция! Посмотришь, вечерком

Он чувствует себя здесь маленьким царьком...

Ах! Франция! Нет в мире лучше края! -

Решили две княжны, сестрицы, повторяя

Урок, который им из детства натвержён.

Куда деваться от княжон!

А чем светила сама Европа в Россию в то время? Уже 18-й век был временем расцвета в Европе так называемого «Просвещения». Главным его источником была прекрасная Франция. Здесь сосредоточились лучшие умы человечества, пообщаться с которыми считали для себя честью даже некоторые венценосные особы.

Так, например, наша Екатерина Вторая переписывалась с Вольтером и, кажется, с некоторыми другими вождями этого движения. Видимо, она ценила их за тот свет, который те несли человечеству. А они, в свою очередь, ценили монархов, которые впитывали в себя их идеи и признавали их умственный и нравственный авторитет.

Но, справедливости ради, надо сказать, что далеко не все учёные и мыслители 18-го века были сторонниками «Просвещения». Однако в европейской культуре того времени погоду делали не они. Её делали просвещенцы. А их оппоненты выглядели, при всех их талантах, какими-то обломками прошлого.

Что же касается виднейших представителей «Просвещения», то они создали знаменитую «Энциклопедию», ставшую в своём роде новой «Библией» для громадного множества умов. Которым после рождения молодого ещё тогда капитализма стало неудобно жить в рамках прежних католических и протестантских представлений о жизни. Новая капиталистическая эпоха нуждалась в новых идеях, которые оправдывали бы её и почти незаметно, но неотвратимо, гасили бы прежние христианские идеи.

У нас как-то не любят писать о том, что издание 35-томной «Энциклопедии» и её переводов с французского языка на иностранные языки было делом заведомо непосильным для, как правило, небогатых философов. Тем более что вслед за первым её изданием тиражом в 30 тысяч экземпляров последовали всё новые её переиздания. И это в то время, когда книги были намного дороже книг, печатающихся сегодня. Когда читательская аудитория была неизмеримо меньшей по сравнению с нынешней. А среди читателей круг людей, интересующихся философией, был, как и в наши дни, совсем небольшим по сравнению с любителями романов и другой развлекательной литературы.

Здесь как-то невольно напрашивается мысль о том, что издатели Энциклопедии имели могучую финансовую подпитку от тех, кто остался по своей скромности за кулисами мировой истории.

Если это были крупнейшие купцы и банкиры (а кто это мог быть ещё?), то реклама их имён и предприятий, конечно, не только не помешала бы им, но облагородила бы их профессии. «Какие, оказывается, это благородные существа, - подумали бы о них люди. - Не для себя одних добывают богатства. Заботятся о просвещении всего народа».

Но... видимо, была в этом деле другая тонкость, куда более значительная, чем первая. А что если купцы и банкиры опасались бросить тень на столь важное для них предприятие?.. Что делать, такая уж репутация сложилась у них, что они люди, прежде всего, корыстные и денег на ветер никогда не бросающие. Если же они финансировали Энциклопедию, - могли подумать читатели, - то, значит, был в этом их собственный интерес. И тогда тень, от которой они не могли избавиться, упала бы на их драгоценное издание.

Догадливые читатели могли бы связать дух новых идей с духом коммерции и кое что начать понимать. Так вот, значит, откуда ветер дует, - подумали бы они. Вот, значит, кто оплатил эти новые идеи.

Но вольнодумство такого рода было совсем не нужно купцам и банкирам. Им хотелось такого вольнодумства, которое гасило бы Христианство и возвеличивало новых философов вместе с их новыми идеями.

Нет, видимо, не простыми купцами и банкирами были финансировавшие Энциклопедию. Простым - нахапать бы денег побольше, а всё остальное - «до фонаря». А эти заботились о будущем человечества.

Будучи людьми практичными, они понимали, что для проповеди материализма (а именно к нему, в конечном счёте, вели и деизм, и пантеизм, и агностицизм «просветителей») какая-то степень его идеализации необходима. Товару нужен «товарный вид». Чтобы успешно пропагандировать материю в качестве первопричины всего, следовало представить её в самом прекрасном, по возможности, виде. Наделить её качествами, по существу, чудесными. А если материя будет выглядеть простым пассивным материалом, то кто на неё позарится?.. Какая же это будет её пропаганда?..

Вот почему и творцов учения о первородстве материи, и фактических их союзников следовало представить читателям в самом лучшем виде. Не какими-то зависимыми от плутократов свихнувшимися теоретиками, а, наоборот, самыми свободными в мире искателями правды и её бескорыстными защитниками.

Да и сама правда, которую они возглашали, должна была заключаться не только в чудесных способностях материи, но и в свободе всякого разумного человека. В свободе, ограниченной только его естеством. А против естества, как говорится, не попрёшь. Это же очевидно. Зависимость человека от его тела, этой основы его духа, не может быть для него позорной. Что естественно, то не стыдно. Только одни святоши, - учили новые философы, - не в состоянии понять эту простую и, вместе с тем, величайшую истину.

Но вернёмся к тому, с чего мы начали.

«Просветители» создали новую идеологию, предложившую своим читателям развёрнутую систему представлений о жизни; систему, имевшую своим источником не господствовавшее ранее Христианство, а деизм, пантеизм, агностицизм или даже материализм в его чистом виде. Вынужденные в борьбе с цензурой маскировать свои истинные взгляды, «просветители» иногда признавали историческую ценность Христианства, но догадливые читатели не обманывались этой маскировкой и учились сами маскировать свои истинные взгляды.

Энциклопедисты создали идейную базу для «Великой французской революции» и других последовавших за ней революций и эволюций.

Переоценить значение этой новой «Библии» для дальнейшего хода истории невозможно. Но, как уверяют учёные, даже на солнце есть пятна. Был и в трудах создателей «Энциклопедии» очень существенный недостаток. В ней не было разработанного и убедительного для всех обоснования государства нового типа, более совершенного по сравнению со всеми бывшими в прошлом и имеющимися в настоящем. Более совершенного с точки зрения мировой плутократии.

Чем были хороши и чем были плохи протестантские государства, возникшие после Реформации и утвердившиеся в доброй половине Европы?.. С точки зрения мировой плутократии, их достоинство было в том, что они (вслед за католической Церковью и в гораздо большей степени, чем она) сокращали полноту истинного Христианства и ослабляли тем самым его. Порок же их был в том, что они ослабляли его ещё недостаточно. Протестантские государства оставались, увы, ещё христианскими, при всей малости оставшегося в них Христианства.

А что это значит - христианское государство?.. В идеале это значит, что оно утверждает христианскую религию в качестве своей идейной основы. И, следовательно, подчиняет ей всю систему ценностей в государстве. Все цели, которые оно ставит перед собою. И, соответственно, весь государственный аппарат. Потому что не могут осуществлять эти цели представители государства, отвергающие их или их игнорирующие.

Но если так, то христианское государство утверждает христианские начала и в системе образования, и в культуре, и в нравах населения. Что, конечно, никак не могло нравиться представителям религии денег. Им было нужно, чтобы люди учились торговать всем и вся и видели в этом свою свободу. Вот тогда вся власть будет принадлежать хозяевам денежного мира. И они утвердят свои ценности во всём и везде. Будут иметь, как писал Маяковский, бублик, а все остальные будут иметь дырку от бублика.

Вот почему даже далёкие от идеала протестантские государства, которые были в наличии, не устраивали плутократов. Они, как и все вообще люди, стремились к лучшему. Но понимали его, конечно, по-своему.

Они мечтали и думали о том, как осуществить в христианском мире вслед за протестантской революцией (деликатно названной «Реформацией») ещё одну революцию, которая обеспечила бы им путь ко всей полноте их власти на Земле. Им было нужно такое государство, которое выглядело бы самым совершенным из всех возможных и, вместе с тем, позволяло бы им поступательно и почти незаметно для людей увеличивать свою власть над ними.

Но это была задачка, как говорится, не для средних умов. И, разумеется, не для тех умников, которые сочиняли свою «Энциклопедию».

Нет, это была не «задачка», а величайшая и наитруднейшая задача. И, тем не менее, она была решена. Она была решена теми, кто презирал мирскую славу и предпочёл остаться за кулисами мировой истории.

Попытка создания антихристианского государства в ходе «Великой французской революции» (1789-94 гг.) была заведомо неудачной. Эта революция лишь поначалу парализовала влияние католической Церкви во Франции, но затем оно восстановилось почти полностью. Да и власть перехватил какой-то наглец, сделавший себя императором. Разве об этом мечтали лучшие представители религии денег?..

Однако возникает вопрос: А не была ли эта попытка всё-таки чем-то для них полезной? В том смысле, что она великолепно отвлекала внимание христиан, напуганных этой революцией, от главного дела строителей нового денежного мира?

Организаторы второсортной «Великой французской революции» не понимали, что откровенное антихристианство, высаженное в не подготовленную для него почву, должно было дать не столько положительный для него результат, сколько отрицательный. Оно могло разбудить христиан от их исторической спячки и заставить задуматься о своей религии и своей организации более глубоко, чем это было принято у них раньше. Вот в чём была опасность.

Однако попугать христиан слегка было, видимо, всё же полезно. Чтобы, как уже сказано, отвлечь их внимание от происходившего в то время в Северной Америке.

Чтобы разрушить Христианство в христианском народе, нужна или очень большая внешняя физическая сила, способная сделать это (которой тогда у плутократов ещё не было), или же предварительная продолжительная работа, чтобы постепенно разрушать в нём организующие его начала. Религиозные, национальные, культурные, общинные и семейные. Потому что все они взаимосвязаны. Разрушать их следовало не столько наружно, сколько изнутри, чтобы от них оставалась всё более пустая оболочка. Которую плутократы могли бы в дальнейшем использовать в своих интересах, воспитывая руководителей соответствующих христианских организаций и обществ.

Дело следовало организовать так, чтобы Христианство ослаблялось как бы само собою. Чтобы оно, по всей видимости, умирало не оттого, что кто-то создал условия, обеспечивающие его умирание, а оттого, что сам ход истории и само совершенствование человечества обнаруживали его несостоятельность всё больше и больше.

Новая революция должна была выглядеть по своей внешности не революцией, а, наоборот, самым мирным развитием всего лучшего, что только было в Христианстве. Она должна была провозгласить и осуществить на практике главную его ценность - ценность свободы и достоинства всякого человека.

Новое государство должны были создавать люди, не имевшие никакого отношения к мировой плутократии. И, действительно, его создали, согласно официальной легенде, самые строгие в нравственном отношении христиане, вошедшие в историю под именем пуритан («чистых»). Это была та часть протестантов, которая, будучи гонимой на своей родине, была вынуждена переселиться из Англии в Северную Америку.

Пуритане на собственной шкуре познали всю несправедливость религиозных гонений и потому основали государство, главной ценностью которого стала свобода совести человека. И все другие свободы, связанные с ней органически.

Пуритане думали так: пусть всякий человек ищет свободно правильную, с его точки зрения, религию и свободно её исповедует. Пусть он объединяется со своими единоверцами и вместе с ними определяет характер своей Церкви. Пусть он вместе с ними свободно проповедует свои религиозные взгляды, но при этом не навязывает никому своей веры.

И они действительно её никому не навязывали.

Правда, осваивая новый континент, они уничтожили практически всё местное население Северной Америки (всего лишь 2,5 миллиона человек, по самым скромным подсчётам). И завезли из Африки миллионы рабов, которых использовали на своих плантациях. Сам первый президент США, Джордж Вашингтон, как я где-то читал, был рабовладельцем, и не видел в этом ничего плохого.

Как это можно понять?.. Или пуритане не были на самом деле такими строго нравственными людьми, какими их выставляет американская пропаганда. Или же США были созданы не ими, а совсем другими людьми, которые лишь использовали пуритан в качестве ширмы, чтобы, прикрываясь ими, осуществить совсем иной замысел, диаметрально противоположный по смыслу официальному.

Если посмотреть на то, что происходило в истории США в дальнейшем, то это второе предположение получит весомое подтверждение.

Вся история США, вплоть до последнего времени, это история их насилия над поначалу соседними народами и государствами, а затем, по мере превращения США в мирового жандарма, над теми народами и государствам, которые этот жандарм был в состоянии подчинить себе или разрушить.

Вот лишь некоторые факты, свидетельствующие не о свободе совести, которую, якобы, несло Американское государство другим народам и государствам, а о полном отрицании им этой свободы.

«...в 1823 г. президент США Джеймс Монро обнародовал доктрину, которая якобы давала США право на господство в Центральной и Южной Америке. На основании этой доктрины СШ в 1846 г. спровоцировали войну с Мексикой, в результате которой захватили 2/5 её территории, что составляет почти треть современной территории США (без Аляски).

В конце Х1Х века Америка решила прибрать к рукам испанские колонии в Новом Свете. С этой целью в 1898 г. секретные агенты США взорвали на рейде Гаваны американский крейсер «Мейн». При взрыве погибло двести с лишним американских моряков. На основании этого инцидента США объявили войну Испании, в ходе которой захватили всё её колонии в западном полушарии и установили контроль над странами Центральной и Южной Америки. Через 70 лет США признали, что ни Куба, ни Испания не имели отношения к взрыву крейсера «Мейн» (Владислав Швед «Так кто же после этого «империя зла»?», журнал «Наш Современник», № 9 за 2012 г., стр. 129).

«Известно, что в 1853 г. американский коммодор (командир военной эскадры, - Г.Ш.) Перри, угрожая пушками, заставил Японию открыть порты для американских судов и товаров. В 1899 г. госсекретарь США Хэй бесцеремонно заставил Китай открыть двери в Поднебесную для американских товаров и капиталов...» (там же, с. 136).

Но это лишь бесспорные факты, которые не отрицаются никем, но и не высвечиваются по вполне понятной причине в истории «самой свободной страны в мире».

Если же обратить внимание на перекачку европейских капиталов в США во второй половине 19-го века (которая, в общем-то, несомненна, но опять-таки не высвечивается историками или же объясняется ими всего лишь стремлением европейских банкиров к наживе, и только), то и здесь, думается, всё не так просто.

Здесь утаивается от мирового общественного мнения куда более важная цель мировой плутократии: превратить столь богатый в самых разных отношениях североамериканский материк с уже утверждённой на его территории государственной системой, максимально отвечающей долгосрочным планам хозяев мирового капитала, в главную базу мировой плутократии. С тем, чтобы в дальнейшем сделать её господствующей над всеми другими странами не только в финансовом отношении, но и в экономическом, технологическом, научном и, что особенно важно, в военном. Чтобы затем, используя все возможности, связанные с этим обстоятельством, навязывать и навязать всему человечеству американский образ мысли и жизни. И таким образом подчинить со временем всё человечество закулисным хозяевам США.

К сказанному нужно добавить, что США сказочно разбогатели на двух мировых войнах, в то время как Европа и Россия (а затем Советский Союз) были в громадной степени обескровлены и разорены ими. Случайно ли это?..

О том, как готовилась Первая мировая война, и кто её спровоцировал, написал две хорошие книги Н.П. Полетика («Сараевское убийство», изд. «Красная Газета», Ленинград, 1930 г., и «Происхождение Первой мировой войны», издана у нас же в начале тридцатых, но точных данных у меня нет). Однако обе эти книги мало кому известны. И, думается, не случайно.

В известной же литературе на эту тему роль Англии, этого «сиамского близнеца» Соединённых Штатов, в организации и провоцировании Первой мировой войны скрыта практически полностью. Вина за её развязывание возложена практически целиком на Германию, которая на самом деле никогда не решилась бы её развязать, если бы не подталкивалась к этому лукавой английской политикой.

Что же касается организации Второй мировой войны, то на эту тему правдивой литературы на русском языке несколько больше. Но здесь я ограничусь лишь небольшими выписками из уже цитированной выше статьи Владислава Шведа:

«В 1929 г. Гитлер получил миллион долларов от финансовых воротил Уолл-стрита на функционирование нацистской партии. В гитлеровский период американские банки осуществили огромные финансовые вливания в милитаризацию германской экономики. Представляет интерес тот факт, что посредником в этих операциях являлся Эрнст Ганфштенгль, бывший резидент американской разведки в Берлине и однокашник президента Ф. Рузвельта по Гарвардскому университету.

В своих воспоминаниях «Мой друг Адольф, мой враг Гитлер» и «Гитлер. Потерянные годы» Ганфштенгль рассказал, как он помогал фюреру создавать нацистскую партию, учил его искусству выступления перед массами и сформулировал для Гитлера основные тезисы книги «Майн кампф». Не случайно Ганфштенгль входил в ближайшее окружение Гитлера, будучи его пресс-секретарём.

В 1937 г. Ганфштенгль вернулся в США и стал у Рузвельта советником по Германии. Отношение США к Гитлеру оставалось благожелательным вплоть до начала Второй мировой войны. Известно, что накануне войны посол США в Лондоне Дж. Кеннеди выражал надежду на вооружённый конфликт между СССР и Германией, так как это «принесло бы большую выгоду всему западному миру...» (с. 129-130).

А теперь ещё несколько выписок из этой же статьи, но уже не о вскармливании Гитлера англо-американцами, а о том, как они вели себя после Второй мировой войны.

«...С обретением атомного оружия США преисполнились гордыни и стали в позу главного вершителя судеб мира. Впервые публично об этом заявил уже упомянутый Черчилль. Будучи в США, он 6 марта 1946 г. произнёс в Фултоне известную фразу: «Соединённые Штаты Америки, имея атомную бомбу, находятся на вершине мирового могущества, могут разговаривать с остальным миром с позиции силы и диктовать ему свои условия».

Черчилль призвал США и Англию к военно-политическому союзу против СССР. Тогда же он предлагал... как видно из рассекреченных в 1978 г. британским МИДом документов, «воспользоваться американской монополией на атомное оружие и под угрозой разрушения советских городов заставить Советский Союз уйти из Берлина и Восточной Германии»» (с.130).

«...Видимо, не случайно в январе 2012 г. В. Путин на встрече со студентами г. Томска подчеркнул, что «США не нужны союзники, им нужны вассалы»... (с. 133).

«...Разговор о советско-американских отношениях будет неполным, если не затронуть личность президента США Гарри Трумэна (1945-1953). В апреле 1945 г. он сменил внезапно умершего Ф. Рузвельта. Трумэна всегда отличал воинствующий антисоветизм. В июне 1941 г., в период начавшейся гитлеровской агрессии против СССР, Трумэн рассуждал так: «Если мы увидим, что Германия побеждает, мы должны помогать России, и если будет побеждать Россия, мы должны помогать Германии. Надо дать им возможность убивать друг друга как можно больше, хотя я при любых условиях не хочу видеть победу Гитлера»...» (с. 134).

«...руководство США для обоснования вторжения в Ирак с сентября 2001 г. по сентябрь 2003 г. сделало 935 лживых заявлений о наличии у Саддама Хусейна оружия массового поражения. 260 из них прозвучали из уст президента США Дж. Буша-младшего, а 254 раза солгал госсекретарь Колин Пауэлл. Эти данные обнародовал Американский центр гражданской ответственности совместно с Фондом за независимость журналистики...» (с.134-135).

Итак, вот простой и понятный план монополистов мировой денежной системы: завоевание полной власти над всем человечеством. Не стремиться к этой цели они не могут, потому что наличие всякой иной власти это угроза для сохранения ими их собственной власти. Чтобы гарантировать её сохранение, надо её увеличивать постоянно. А потому стремление США к мировому господству это не чья-то злонамеренная выдумка, но самая очевидная реальность, которую могут не замечать, с одной стороны, лишь полные невежды и, с другой стороны, явные или скрытные наёмники мировой капиталистической системы, выступающие в роли публицистов, историков, учёных и т.д.

Каков же механизм разрушения Христианства и других религий, сохранявших и сохраняющих в себе в той или иной степени нравственное начало?..

Изъятие из сознания населения страны христианского представления о том, каким должно быть общество и организующее его государство, было изъятием высоких о них представлений. Оно совершилось посредством внушения населению ложной мысли, будто безрелигиозное государство есть наилучшая и единственно приемлемая форма государства с нравственной точки зрения.

А какими должны были стать последствия этого изъятия?.. Представляя себе внерелигиозное государство как наилучший вид общества, население страны должно было привыкать к внерелигиозному миру и его порядкам, втягиваться в эти порядки и проникаться ими в своей личной жизни.

А какими должны быть эти порядки?

В американской конституции сказано, что одним из основных прав гражданина является его право на стремление к счастью. Если перевести это выражение на более понятный язык, то получится, что всякий американец имеет право на участие в гонке за личным успехом в жизни. Но так грубо и откровенно сказать в конституции было бы не политично. Гонке за личным успехом в жизни следовало придать возвышенный характер.

Кроме того, это «право» следовало поставить в ряду других основных прав человека, завуалировав тем самым то обстоятельство, что это «право» является в американской системе господствующим над всеми остальными правами. А почему господствующим?.. По той причине, что если ты не добьёшься успеха в жизни, то все остальные права будешь иметь в урезанном виде. А то и в настолько урезанном, что они станут насмешкою над тобою.

Что такое человек свободный, если у него в кармане всего лишь пять долларов?.. И что такое человек свободный, если его капиталы так велики, что не поддаются точному учёту?.. И он определяет их лишь приблизительно в миллионах и миллиардах долларов?.. Разница в степени свободы есть?.. Есть. Как и разница во всех остальных правах человека.

Так дополняет и редактирует американскую конституцию сама американская жизнь. Или, точнее, те, кто господствуют в ней и направляют её ход.

Вот о чём умолчала американская конституция. Как и о том, что если высокие идеи изгоняются из общества в частную жизнь, то в общей жизни должны нарастать и стать господствующими идеи низкие, выгодные плутократам.

А выгодны они им потому, что подсовывают американцам лишь видимость их свобод, а на самом деле лишают их подлинного разума и подлинной свободы. Ибо действительно свободный и разумный человек опасен для религии денег. А с обманутыми и бессильными людьми делай, что хочешь. Они как мягкая глина в руках подлинных господ положения.

Вот причина того, что плутократия не может смириться с существованием человека, созданного по образу и подобию Божию. Вот почему она должна лишить человека этого образа и сделать его своим рабом, не сознающим своего рабства по причине своего низкого умственного и нравственного развития.

А низкий уровень умственного и нравственного развития обеспечивается американской системой образования, из которой изъяты наиважнейшие вопросы, связанные со смыслом человеческой жизни, и раздуты почти до бесконечности все остальные вопросы, имеющие в лучшем случае второстепенный характер. Однако, лишённые своей основы, они только запутывают людей, чем дальше, тем больше.

Итак, следствием внерелигиозной организации светского государства должна была стать и действительно стала практически всеобщая гонка за личным успехом в жизни, понятым внерелигиозно. Она началась в США, а затем стала захватывать постепенно весь мир.

Но она не сводилась и не сводится к гонке за наибольшими деньгами в их чистом виде. Она имела и имеет самый разнообразный характер. Здесь и борьба за самое выгодное образование, открывающее перспективы, недоступные для других. Здесь и карьерный успех во всех его видах - профессиональном, должностном и всяком ином.

Но все эти успехи, так или иначе, связаны с денежным содержанием тех, кто добивается успеха.

В развитом капиталистическом псевдо-обществе любой талант и любая красота, любая честность и любое благородство имеют своё денежное выражение. Они знают себе цену или, во всяком случае, догадываются о ней. А если не знают и не хотят подчиняться негласным расценкам, то на что, спрашивается, организованная преступность во всех её видах?.. Чтобы учить дурачков и дурочек, не понимающих, в каком мире они живут.

Все бездоходные таланты не стоят в этом псевдо-обществе и ломаного гроша. Любая бездоходная нравственность заслуживает презрения или, в лучшем случае, искренней жалости. «Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный?».

За пределами гонки за материальным успехом остаются лишь единицы, какие-то неудачники, именуемые «аутсайдерами» или «лузерами».

Конкуренция в экономике, политике и культурной жизни, ограниченная лишь формальным соблюдением существующих в стране законов, - вот главный принцип, определяющий дух этого «общества». Она же и главный «воспитатель» едва ли не каждого человека, принадлежащего к этому псевдо-обществу. Конкуренция втягивает в себя даже тех, кто не хотел бы в ней участвовать, но вынужден это делать ради своих детей и своей жены. Чтобы не сделать их несчастными и не стать в их глазах презренным «лузером».

Принцип борьбы за своё личное «счастье» так близок греховной стороне человеческой природы, что, казалось бы, не нуждается ни в какой рекламе. Но на самом деле это не так. Реклама нужна, но не всякая реклама. Задача правильной капиталистической рекламы в том, чтобы облагородить эгоизм, придать ему самые привлекательные черты, уверить всех, что стремление каждого к собственной выгоде имеет созидательный характер. Если каждый будет стремиться к своей личной выгоде, то в результате выиграет всё общество в целом и каждый его член. За исключением самых плохих людей - реакционеров. Но о них не стоит заботиться. Они вымрут сами, без чьей-либо посторонней помощи.

Итак, всеобщая конкуренция. Для одних это конкуренция за приобретение наибольшей власти, наибольшего богатства, наибольшей славы и наибольших наслаждений и развлечений. А для других, чьи возможности не велики, просто за наилучший материальный достаток и доступные им наслаждения и развлечения.

Но что же в таком случае должно остаться от Христианства?.. Оно оказывается не нужным, разве лишь в качестве предлога для рождественской ёлки с её традиционной на Западе индейкой.

Вот как всё просто. Но на самом деле даже при этой простоте есть кое-какие сложности.

Дело в том, что американцев, как и американизированных европейцев, следовало оберегать от понимания того, что с ними происходит. Ведь не такие уж они стопроцентные бараны, чтобы погрузиться полностью в добывание денег и связанные с ними «шопинги».

Американцам следовало оставить иллюзию того, что они по-прежнему добрые христиане или, во всяком случае, верят во что-то Высокое. И не только оставить, но всячески её укреплять. Эта иллюзия должна успокаивать их до какого-то времени, пока в них ещё не уснул навсегда голос совести. До какого-то времени, пока внешний «имидж» доброго христианина ещё помогает им в их гонке за материальным успехом.

Вот почему американцы пока ещё массово верят в Бога. Верят, но посещают храмы всё реже. Ведь, как говорится, «время - деньги», а свободного времени у современных людей всё меньше. Оно поглощается полностью их гонкой за успехом и сопутствующими этой гонке наслаждениями и развлечениями.

И лишь в самых необходимых случаях - крещенье детей, венчание, отпевание близких - приходится посещать храмы. И то же самое происходит в американизированной Европе.

А теперь задумаемся о том, что было у нас, в православной Империи, до её разрушения. Православность её была дырявой, особенно с Петра Первого, идеализировать её нельзя. Но при всех недостатках и пороках этой империи она, оставаясь во многом всё-таки православной, давала основной части своего населения такую картину общества и мироздания, на которой ценности Христианства были обозначены, в основном, понятно.

Понятны были и основные ориентиры в жизни людей, и основные нормы их жизни. Пусть окружающая действительность противоречила во многом этим ценностям, ориентирам и нормам, но христианское учение о греховной повреждённости человеческой природы объясняло это противоречие. Объясняло не полностью, но всё-таки до известной степени объясняло. В целом же подданные православного монарха, даже при слабом их знакомстве с христианским вероучением, имели в своём христианском государстве свою духовную силу, которая, по меньшей мере, препятствовала им скользить в эгоизм с той скоростью, с какой скользили в него граждане Соединённых Штатов Америки.

Хотя скольжение это было всё же заметным. И оно было связано с капитализацией России.

Этому скольжению вниз препятствовало ещё одно важное обстоятельство. Неграмотные русские крестьяне не могли вдаваться в тонкости православного вероучения, да и не учили их ему. Но они понимали главное: без Бога не проживёшь, а православный Бог это как раз такой Бог, который близок их сердцу. А православные святые были тоже близки их сердцу. Особенно такие, как Никола-угодник, Мария Египетская, князь Владимир Красное Солнышко.

Кроме того, русские крестьяне самими условиями своей жизни были приучены к тому, что в одиночку не проживёшь. Жить можно лишь так, что ты помогаешь всем, а все помогают тебе. И этот спасительный принцип соответствовал вполне основным нормам христианской жизни. Поэтому эти нормы и вошли так прочно в русскую душу.

Об этом спасительном принципе жизни русских крестьян конструкторы американского государства едва ли слышали. А если б услышали, то, несомненно, отвергли б его с негодованием. Как можно!.. Как можно ограничивать права человека его обязанностью служить всем?.. Это же явное беззаконие!

Вина России перед плутократическим Западом была ещё и в том, что она опровергала самой своей историей главный его аргумент в защиту безрелигиозного государства. В православной России (вопреки утверждению американцев, будто господствующая религия обречена давить и унижать все остальные религии) все вошедшие в неё народы свободно исповедовали свою религию и жили в соответствии со своими собственными традиционными нормами жизни. Если какие-то исключения из этого правила всё-таки были, то касались они, в основном, русского народа, чьё Православие было оказёнено Российской империей после того, как она стала строить себя по протестантскому образцу.

Думается, что нерусским народам России было бы и сегодня куда безопаснее жить в православной России, нежели в России «светской», т.е. безбожной. А особенно в том случае, если б она возродилась в куда более православном виде, нежели была в прошлом, когда её разъедали и свели на нет западные влияния.

Невинный вопрос: с каким народом безопаснее жить по соседству другим народам - с безбожным или с религиозным, чья религия имеет высоконравственный характер?..

Соседство с народом безбожным подобно соседству с дурным человеком - вором, развратником и больным заразными болезнями. За таким только и следи, чтобы не натворил бед. А могучий и, что особенно важно, высоконравственный сосед, даже если он иноверец, - это сила всякого истинного хозяина своего собственного дома и своей собственной земли.

Из сказанного следует, что лишение русского народа его православной государственности было катастрофой не только для него самого, но и для других народов России. Катастрофой в указанном выше смысле, при всей неоднозначности процессов, происходивших в России как до 1917-го года, так и после него.

А если так, то и возрождение в России православной государственности потянуло бы за собою, в первую очередь, религиозное, нравственное, национальное и политическое возрождение русского народа. А вслед за его возрождением или даже вместе с ним началось бы религиозное, нравственное, национальное и политическое возрождение других народов, ныне пребывающих, как и русский народ, в состоянии идейной дезориентации. В состоянии опаснейшем, из которого нет и не может быть другого выхода, кроме указанного.

Сохранение же в России государства безрелигиозного (т.е., фактически, безбожного) стало бы продолжением геноцида русского народа. Геноцида, маскируемого ныне фальшивыми словами о правах человека и недопущении религиозной и национальной розни. Ибо никакие права человека невозможны без права его народа на его самоорганизацию, а религиозная и национальная рознь в стране как раз и порождается светским государством, антирелигиозным и антинациональным по своей природе.

К сказанному надо добавить, что продолжение геноцида русского народа связано с перспективой последующего геноцида и других народов России. Сегодня они нужны мировой плутократии лишь в качестве врагов русского народа, способных его обессилить. И только в этом качестве они получают или могут получать от мировой плутократии поддержку и поощрение. Но как только русский народ будет разрушен окончательно (если такое случится), то настанет очередь уничтожения и этих народов силами мировой плутократии. Задуматься о чём этим народам было бы полезно ещё задолго до того, как они лишатся своего возможного союзника.

Сказанного, думается, достаточно, чтобы понять самое главное: спасением для народов стало бы государство религиозное. Но не всякое религиозное государство, а лишь такое, чья религия имела бы высокоразвитый в нравственном отношении характер.

Вопросов, связанных с дальнейшим раскрытием этой темы, должно быть много. Но здесь я отвечу лишь на самый важный вопрос: А способны ли народы России в их нынешнем состоянии решить столь трудную задачу - выстроиться в праведный Союз Российских народов, имеющий своим основанием православный русский народ?

Не сомневаюсь в том, что они, в их нынешнем состоянии, этого сделать не могут.

Однако есть одно обстоятельство, спасительное для них. Если они поймут, какова истинная природа США, и какая судьба ожидает русский народ и другие народы России, если они не сумеют праведно организовать себя в единый могучий Союз, то их состояние резко изменится. Смертельная опасность, которую представляют собою для них США с их союзниками, разбудит в народах России такие внутренние их благие силы, которые сделают невозможное возможным.

По этой причине всем национально-патриотическим силам российских народов следует сконцентрировать на этой угрозе своё основное внимание и основное внимание своих народов.

Что же касается США и их союзников, то главный их интерес заключается в том, чтобы, наоборот, не допустить понимания народами той опасности, которая им угрожает. Рассредоточить их внимание на что угодно, чтобы они, утопая в противоречиях как внутренних, так и внешних, слабели всё больше и таяли всё успешнее перед тем, как исчезнуть окончательно из истории.